Центр китайской культуры "ДАО ДЭ" - интересные занятия

[Гість greelvent]

Приглашаем всех желающих в Центр китайской культуры "ДАО ДЭ".

 

Регулярные занятия, практические семинары, теория:

- китайская йога

- боевые иcкусства

- современный цигун

- традиционное учение даосов

- чайная церемония

 

Лучшие методы, полученные за 20 лет обучения у китайских Мастеров.

 

Филиалы в Москве, Санкт-Петербурге и других городах России и СНГ.

 

Подробнее - www.daode.ru

 

С Уважением,

Коллектив Центра "ДАО ДЭ"

--------------------------------------------------------

[Гість Дэнa]

Приглашаем всех желающих в Центр китайской культуры "ДАО ДЭ".

 

Регулярные занятия, практические семинары, теория:

 

 

 

--------------------------------------------------------

Непременно ! Душевно благодарим!

 

 

 

 

Илья Ильф и Евгений Петров. Двенадцать стульев (1956г.)

 

 

 

---------------------------------------------------------------

МОСКВА. ИЗДАТЕЛЬСТВО "ПРАВДА" 1987

Предисловие К. Симонова

 

 

---------------------------------------------------------------

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

 

 

Первый роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова "Двенадцать

стульев" вышел в свет в 1927 году. Через четыре года был

опубликован "Золотой теленок". Отошло в прошлое многое из того,

что осмеяно в этих романах, канули в небытие некоторые из

выведенных в них типов, но самые книги Ильфа и Петрова не

устарели и не утратили своей силы и прелести. Пользуясь

критической терминологией, о них можно сказать, что они прошли

проверку временем, а говоря проще-их по-прежнему читают и

любят.

Чтобы любить эти книги, у читателей есть достаточно

оснований. Прежде всего они написаны людьми, любившими все то,

что мы любим, и ненавидевшими все, что мы ненавидим, людьми,

глубоко верившими в победу светлого и разумного мира социализма

над уродливым и дряхлым миром капитализма. Кроме того, это

книги талантливые и, наконец, очень смешные,

Илья Ильф и Евгений Петров писали свой первый роман,

засиживаясь по вечерам в редакции газеты "Гудок", где они

работали в те годы в качестве литературных сотрудников в отделе

читательских писем, рабкоровских заметок и фельетонов. Их

литературный путь от построенных на безбрежном рабкоровском

материале сатирических заметок в "Гудке" к "Двенадцати стульям"

и "Золотому теленку" и от этих романов к сотрудничеству в

"Правде" в качестве авторов десятков фельетонов, блестящих по

форме и полновесных по силе наносимых ими ударов, -путь

естественный, целеустремленный. Что бы ни писали Ильф и Петров,

вся сила их сатирического дарования была отдана борьбе с

пережитками прошлого, борьбе с миром тупости, косности и

стяжания.

Чтобы написать такие романы, как "Двенадцать стульев" и

"Золотой теленок", нужно было обладать большим журналистским

опытом и хранить в памяти тысячи встреч, связанных с самой

разносторонней и кропотливой из всех редакционных работ - с

обработкой приходящих в редакцию писем. Содержание романов

Ильфа и Петрова не оставляет сомнений относительно того, чем

была продиктована для авторов внутренняя необходимость их

создания. Рабкоровские письма и заметки, жалобы читателей,

приходившие с редакционной почтой, обличали все злое, нелепое,

старорежимное, мещанское, пошлое и тупое, чего еще

предостаточно было в ту пору в окружающей жизни.

[Гість Дэнa]

За фактами

стояли живые носители зла с именами и фамилиями -- и откровенно

ненавидящие советский строй "бывшие люди", и пытающиеся

пролезть в новый мир буржуазные прохвосты, и всякого рода

чинодралы, бюрократы и перерожденцы. Прямые и частые

столкновения со всей этой нечистью, вероятно, и побудили Ильфа

и Петрова попробовать свои силы в большой литературе и выразить

свои чувства и мысли не в коротких газетных заметках, а

основательно, со вкусом и, главное, с размахом. Эта

потребность, думается, появилась у авторов прежде, чем им

пришел на ум сюжет их первого романа, сюжет, о правомерности

которого немало спорили в критике.

Сюжет "Двенадцати стульев", конечно, не бесспорен хотя бы

уж потому, что он традиционен и весьма условен. Но авторы ни.

сколько и не стремились эту условность скрыть. История двух

жуликов, которые рыщут по стране в погоне за брильянтами,

зашитыми старорежимной дамой в обивку стула, была удобна прежде

всего потому, что она позволяла авторам непринужденно и

естественно переходить от одной встречи к другой и от другой к

третьей, почти в каждой из них острым сатирическим пером

расправляясь с проявлениями старого быта. Если бы роман писался

просто для того, чтобы поведать читателю историю погони за

брильянтами, а находка их двумя проходимцами представляла бы

собой счастливый конец, такая книга вряд ли пережила бы в

памяти читателей год своего появления в свет. Но сюжет в

"Двенадцати стульях", при всем его остроумии и тщательной

разработанности, всего лишь нить, скрепляющая сатирические

эпизоды, составляющие подлинную суть книги.

[Гість Дэнa]

Если же говорить о счастливом конце, то как нам ни интересно узнать, чем

завершатся поиски Бендера и Воробьянинова, однако финал, при

котором брильянты мадам Петуховой попали бы в их руки,

воспринимался бы нами не как счастливый, а скорее как

несчастный. И наоборот, когда потерявший человеческое подобие,

перерезавший горла своему компаньону, бывший предводитель

дворянства Воробьянинов приходит к новому рабочему клубу и

узнает, что клуб построен на найденные стариком сторожем

брильянты, этот безусловно несчастный для обоих героев романа

конец ощущается читателями как счастливый, как закономерный и

даже как символический.

[Гість Дэнa]

Действие "Двенадцати стульев" развертывается в том же 1927

году, в котором был написан роман. В богатой коллекции

отрицательных типов, выведенных в нем, можно найти персонажей с

особенно отчетливой печатью того времени. Но рядом с ними есть

и такие, которые дожили до наших дней, весьма мало изменившись

и самым фактом своего существования подтверждая, что пережитки

капитализма не так-то легко победить.

[Гість Дэнa]

К первой категории принадлежат деятели "Меча и орала" -

начиная со злобствующего пустозвона и бездельника Полесова и

кончая председателем "Одесской бубличной артели" нэпманом

Кислярским, готовым пожертвовать немалую сумму на дело

реставрации капитализма и тут же, при первой опасности

разоблачения, донести на всех своих соратников по

организованному Бендором "Союзу меча и орала". К галерее этих

типов примыкает н бывший чиновник канцелярии градоначальства

Коробейников, сохраняющий у себя на дому копии ордеров на

реквизированную в начале революции мебель в ожидании дня, когда

господа вернутся и за соответствующую мзду получат у нега

сведения о том, где обретается их обстановка. К этим же типам

принадлежит, разумеется, и сам Воробьянинов, живущий надеждой

прокутить тещины брильянты в незабвенных для него с

дореволюционного времени заграничных кабаках и домах

терпимости.

[Гість Дэнa]

Конечно, современный читатель, в особенности молодой, даже

порывшись в памяти, не найдет в ней ни архивариуса, надеющегося

при реставрации выгодно сбыть ордера на реквизированную мебель,

ни нэпмана, жертвующего на эту реставрацию триста рублей. Эти

типы, связанные в нашем представлении больше всего с первым

десятилетием после революции, однако, написаны в романе с такой

злостью, с такой насмешкой над старым миром, что и сейчас

невольно протягиваешь нити от этих людишек из романа

"Двенадцать стульев" к каким-нибудь выжившим из ума керенским,

все еще свершающим турне по европам и америкам и

разглагольствующим о том, как все было бы хорошо, если бы после

февральской революции не последовало Октябрьской. Вспоминаются

и зловещие фаюнины и кокорышкины, с такой силой изображенные в

леоновском "Нашествии",-- жалкие и злобные последыши, которые в

период фашистской оккупации зашевелились кое-где по нашим

градам и весям в обликах полицаев и бургомистров. Выведенные в

"Двенадцати стульях", все эти типы тогда, в 1927 году, имевшие

своих многочисленных и реальных прототипов в жизни, смешны в

своем бессилии и отвратительны в своих упованиях. Благодаря

меткости нанесенного авторами удара и сейчас, став тенями

прошлого, эти фигуры не потеряли своего интереса для читателей

[Гість Дэнa]

Есть в романе и другая галерея типов. Это "людоедка"

Эллочка с ее птичьим лексиконом из тридцати слов, с ее

фантастической, смехотворной манией следовать модам

американских миллионерш и с ее вполне практической людоедской

хваткой в области выколачивания денег из своих ближних. Это

застенчивый "голубой воришка" Альхен, маленький жестокий

хапуга, присосавшийся к органам собеса и обкрадывающий

беспомощных старушек во имя прокормления своего обширного

семейства сытых бездельников; это "молодой человек с бараньей

прической и нескромным взглядом", поэт-халтурщик Никифор

Трубецкой-Ляпис, с его неизменными стихами о Гавриле, который

был и хлебопеком, и лесорубом, и почтальоном, и охотником -- в

зависимости от того, в какой отраслевой журнал предлагалась

очередная "Гаврилиада". Сколько ни трудились потом авторы

литературных пародий, пожалуй, никто после Ильфа и Петрова так

зло и смешно не изобличил позор литературной халтуры и

приспособленчества.

[Гість Дэнa]

То же можно сказать и о страницах романа, живописующих

постановку гоголевской "Женитьбы" в театре "Колумб". Здесь

авторы не вывели типов, подобных Ляпису, но это не помешало им

с великолепной меткостью высмеять трюкачество и формализм в

театральном искусстве, которые одно время пытались с большим

шумом и треском выдавать себя за нечто передовое и

ультра-р-р-революционное,

Но все это не исчерпывает содержания романа. Оно

значительно шире. Даже в эпизодах, где преобладает юмор в

чистом виде, разбросаны резкие сатирические штрихи. Вспомним

хотя бы описание бесконечных речей о международном положении,

которые па открытии трамвая в Старгороде произносят люди,

хорошо потрудившиеся, но в силу нелепой инерции портящие

длинными речами заслуженный праздник и себе и другим.

[Гість Дэнa]

В "Двенадцати стульях" поиски брильянтов мадам Петуховой

были прежде всего сюжетной мотивировкой, позволявшей провести

читателя через целую галерею сатирически очерченных типов. Этот

сюжет лишь в конце обращался острием против самих искателей

клада. Вся тщета их поисков становилась оглушительно очевидной

лишь на самых последних страницах романа, когда глазам

ошеломленного Воробьянинова предстали брильянты мадам

Петуховой, преобразившиеся в великолепное здание рабочего

клуба. В "Золотом теленке", в отличие от "Двенадцати стульев",

сюжет почти с самого начала строился так, что тщета надежд

Бендера на будущее преуспеяние с миллионом в кармане делалась

ясной читателю гораздо раньше, чем ему самому.

[Гість Дэнa]

Бендер рассчитывает стать счастливым, путем вымогательства

отняв миллион у другого проходимца, но этот другой --

обладатель не одного, а целых десяти неправедно нажитых

миллионов, подпольный миллионер Александр Иванович Корейко,--

сам несчастен в условиях строящегося социализма. Нелепость его

положения состоит в том, что сохранить свои деньги он может,

лишь скрывая свое богатство и, следовательно, не совершая

сколько-нибудь заметных трат, любая из которых может привести

его к разоблачению Корейко живет в замкнутом круге, созданном

условиями социализма. Он может хранить и продолжать хищнически

наживать свои деньги лишь в личине скромного, в обрез живущего

конторщика, понимая, что это положение не может для него

перемениться, пока существует советская власть.

[Гість Дэнa]

Большинство персонажей романов Ильфа и Петрова-это полипы,

облепившие с разных сторон корабль идущего в будущее

социализма. Этот социально обреченный мирок полипов и есть

основной предмет внимания сатириков. Они показывают при этом и

те места, те гнезда и щели, где легче всего укореняются колонии

паразитов. Однако мы все время чувствуем, что этот мирок

полипов -- именно мирок, а существует большой настоящий мир,

при каждом решительном столкновении с которым мирок полипов

несет урон, терпит неизбежное поражение. Два миллионера -

"табельщик" Корейко и "сын турецкого подданного" Бендер - в

нагретом и темном товарном вагоне, воздух в котором "был

плотный и устойчивый, как в старом ботинке", ведут свой

последний торг; а за стеною вагона празднично и шумно смыкаются

Южный и Северный укладочные городки Турксиба; на брильянты

мадам Петуховой строится новый рабочий клуб; идет чистка в

разъеденном жучками бюрократизма и взяточничества "Геркулесе";

мощно гудя, пролетает мимо притаившихся жуликов и их

полуразвалившейся "Антилопы" колонна автопробега...

[Гість Дэнa]

Но дадим слово самим авторам:

"Жулики притаились в траве у самой дороги и, внезапно

потеряв обычную наглость, молча смотрели на проходящую колонну.

Полотнища ослепительного света полоскались на дороге.

Машины мягко скрипели, пробегая мимо поверженных антилоповцев.

Прах летел из-под колес. Протяжно завывали клаксоны. Ветер

метался во все стороны. В минуту все исчезло, и только долго

колебался и прыгал в темноте рубиновый фонарик последней

машины.

Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая

лаковыми крыльями".

Можно ли более ясно, чем в этих символических строках,

выразить позицию авторов и смысл их сатиры, можно ли более ясно

сказать о цели, во имя которой написана каждая строка их

смешных и талантливых книг.

[Дэна]

Правильно, Жирафа! Не хрен тут всем по форуму ходить: пора его закрывать)))))).

[Гість Дэнa]

ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ

 

 

 

 

 

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТАРГОРОДСКИЙ ЛЕВ *

 

 

 

ГЛАВА 1. БЕЗЕНЧУК И "НИМФЫ"

 

 

 

В уездном городе N было так много парикмахерских заведений

и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города

рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить

голову вежеталем и сразу же умереть. А на самом деле в уездном

городе N люди рождались, брились и умирали довольно редко.

Жизнь города N была тишайшей. Весенние вечера были упоительны,

грязь под луною сверкала, как антрацит, и вся молодежь города

до такой степени была влюблена в секретаршу месткома

коммунальников, что это мешало ей собирать членские взносы.

Вопросы любви и смерти не волновали Ипполита Матвеевича

Воробьянинова, хотя этими вопросами по роду своей службы он

ведал с девяти утра до пяти вечера ежедневно с получасовым

перерывом для завтрака.

По утрам, выпив из морозного, с жилкой, стакана свою

порцию горячего молока, поданного Клавдией Ивановной, он

выходил из полутемного домика на просторную, полную диковинного

весеннего света улицу имени товарища Губернского. Это была

приятнейшая из улиц, какие встречаются в уездных городах. По

левую руку за волнистыми зеленоватыми стеклами серебрились

гробы похоронного бюро "Нимфа". Справа за маленькими, с

обвалившейся замазкой окнами угрюмо возлежали дубовые пыльные и

скучные гробы гробовых дел мастера Безенчука. Далее "Цирульный

мастер Пьер и Константин" обещал своим потребителям "холю

ногтей" и "ондулянсион на дому". Еще дальше расположилась

гостиница с парикмахерской, а за нею на большом пустыре стоял

палевый теленок и нежно лизал поржавевшую, прислоненную к

одиноко торчащим воротам вывеску:

ПОГРЕБАЛЬНАЯ КОНТОРА "Милости просим"

[Гість Дэнa]

Хотя похоронных дел было множество, но клиентура у них

была небогатая. "Милости просим" лопнуло еще за три года до

того, как Ипполит Матвеевич осел в городе N, а мастер Безенчук

пил горькую и даже однажды пытался заложить в ломбарде свой

лучший выставочный гроб.

Люди в городе N умирали редко, и Ипполит Матвеевич знал

это лучше кого бы то ни было, потому что служил в загсе, где

ведал столом регистрации смертей и браков.

Стол, за которым работал Ипполит Матвеевич, походил на

старую надгробную плиту. Левый угол его был уничтожен крысами.

Хилые его ножки тряслись под тяжестью пухлых папок табачного

цвета с записями, из которых можно было почерпнуть все сведения

о родословных жителей города N и о генеалогических дровах,

произросших на скудной уездной почве.

[Гість Дэнa]

В пятницу 15 апреля 1927 года Ипполит Матвеевич, как

обычно, проснулся в половине восьмого и сразу же просунул нос в

старомодное пенсне с золотой дужкой. Очков он не носил.

Однажды, решив, что носить пенсне не гигиенично, Ипполит

Матвеевич направился к оптику и купил очки без оправы, с

позолоченными оглоблями. Очки с первого раза ему понравились,

но жена (это было незадолго до ее смерти) нашла, что в очках

он-вылитый Милюков, и он отдал очки дворнику. Дворник, хотя и

не был близорук, к очкам привык и носил их с удовольствием.

[Гість Дэнa]

-- Бонжур!-пропел Ипполит Матвеевич самому себе, спуская

ноги с постели. "Бонжур" указывало на то, что Ипполит Матвеевич

проснулся в добром расположении. Сказанное при пробуждении "гут

морген" обычно значило, что печень пошаливает, что пятьдесят

два года-не шутка и что погода нынче сырая. Ипполит Матвеевич

сунул сухощавые ноги в довоенные штучные брюки, завязал их у

щиколоток тесемками и погрузился в короткие мягкие сапоги с

узкими квадратными носами. Через пять минут на Ипполите

Матвеевиче красовался лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной

звездой, и переливчатый люстриновый пиджачок. Смахнув со своих

седин оставшиеся после умывания росинки, Ипполит Матвеевич

зверски пошевелил усами, в нерешительности потрогал рукою

шероховатый подбородок, провел щеткой по коротко остриженным

алюминиевым волосам и, учтиво улыбаясь, двинулся навстречу

входившей в комнату теще -- Клавдии Ивановне.

[Гість Дэнa]

-- Эпполе-эт,-прогремела она,-сегодня я видела дурной сон.

Слово "сон" было произнесено с французским прононсом.

Ипполит Матвеевич поглядел на тещу сверху вниз. Его рост

доходил до ста восьмидесяти пяти сантиметров, и с такой высоты

ему легко и удобно было относиться к теще с некоторым

пренебрежением. Клавдия Ивановна продолжала:

-- Я видела покойную Мари с распущенными волосами и в

золотом кушаке.

[Гість Дэнa]

От пушечных звуков голоса Клавдии Ивановны дрожала

чугунная лампа с ядром, дробью и пыльными стеклянными цацками.

-- Я очень встревожена. Боюсь, не случилось бы чего.

Последние слова были произнесены с такой силой, что каре

волос на голове Ипполита Матвеевича колыхнулось в разные

стороны. Он сморщил лицо и раздельно сказал:

-- Ничего не будет, маман. За воду вы уже вносили?

[Гість Дэнa]

Оказывается, что не вносили. Калоши тоже не были помыты.

Ипполит Матвеевич не любил своей тещи. Клавдия Ивановна была

глупа, и ее преклонный возраст не позволял надеяться на то, что

она когданибудь поумнеет. Скупа она была до чрезвычайности, и

только бедность Ипполита Матвеевича не давала развернуться

этому захватывающему чувству. Голос у нее был такой силы и

густоты, что ему позавидовал бы Ричард Львиное Сердце, от крика

которого, как известно, приседали кони. И кроме того,-что было

самым ужасным,-- Клавдия Ивановна видела сны. Она видела их

всегда. Ей снились девушки в кушаках, лошади, обшитые желтым

драгунским кантом, дворники, играющие на арфах, архангелы в

сторожевых тулупах, прогуливающиеся по ночам с колотушками в

руках, и вязальные спицы, которые сами собой прыгали по

комнате, производя огорчительный звон. Пустая старуха была

Клавдия Ивановна. Вдобавок ко всему под носом у нее выросли

усы, и каждый ус был похож на кисточку для бритья.

[Гість Дэнa]

Ипполит Матвеевич, слегка раздраженный, вышел из дому.

У входа в свое потасканное заведение стоял, прислонясь к

дверному косяку и скрестив руки, гробовых дел мастер Безенчук.

От систематических крахов своих коммерческих начинаний и от

долговременного употребления внутрь горячительных напитков

глаза мастера были ярко-желтыми, как у кота, и горели

неугасимым огнем.

-- Почет дорогому гостю! -- прокричал он скороговоркой,

завидев Ипполита Матвеевича.-- С добрым утром!

Ипполит Матвеевич вежливо приподнял запятнанную касторовую

шляпу,

-- Как здоровье тещеньки, разрешите узнать?

-- Мр-мр-мр,-- неопределенно ответил Ипполит Матвеевич и,

пожав прямыми плечами, проследовал дальше.

-- Ну, дай бог здоровьичка,-с горечью сказал Безенчук,--

одних убытков сколько несем, туды его в качель!

И снова, скрестив руки на груди, прислонился к двери.

У врат похоронного бюро "Нимфа" Ипполита Матвеевича снова

попридержали.

[Гість Дэнa]

Владельцев "Нимфы" было трое. Они враз поклонились

Ипполиту Матвеевичу и хором осведомились о здоровье тещи.

-- Здорова, здорова,-- ответил Ипполит Матвеевич,-- что ей

делается! Сегодня золотую девушку видела, распущенную. Такое ей

было видение во сне. Три "нимфа" переглянулись и громко

вздохнули. Все эти разговоры задержали Ипполита Матвеевича в

пути, и он, против обыкновения, пришел на службу тогда, когда

часы, висевшие над лозунгом "Сделал свое дело-и уходи",

показывали пять минут десятого.

Ипполита Матвеевича за большой рост, а особенно за усы,

прозвали в учреждении Мацистом, хотя у настоящего Мациста

никаких усов не было.

Вынув из ящика стола синюю войлочную подушечку, Ипполит

Матвеевич положил ее на стол, придал усам правильное

направление (параллельно линии стола) и сел на подушечку,

немного возвышаясь над тремя своими сослуживцами. Ипполит

Матвеевич не боялся геморроя, он боялся протереть брюки и

потому пользовался синим войлоком.

[Гість Дэнa]

За всеми манипуляциями советского служащего застенчиво

следили двое молодых людей -- мужчина и девица. Мужчина в

суконном на вате пиджаке был совершенно подавлен служебной

обстановкой, запахом ализариновых чернил, часами, которые часто

н тяжело дышали, а в особенности строгим плакатом "Сделал свое

дело -- и уходи". Хотя дела своего мужчина в пиджаке еще и не

начинал, но уйти ему уже хотелось. Ему казалось, что дело, по

которому он пришел, настолько незначительно, что из-за него

совестно беспокоить такого видного седого гражданина, каким был

Ипполит Матвеевич. Ипполит Матвеевич и сам понимал, что у

пришедшего дело маленькое, что оно терпит, а потому, раскрыв

скоросшиватель э 2 и дернув щечкой, углубился в бумаги. Девица,

в длинном жакете, обшитом блестящей черной тесьмой, пошепталась

с мужчиной и, теплея от стыда, стала медленно подвигаться к

Ипполиту Матвеевичу.

-- Товарищ,-сказала она,-- где тут... Мужчина в пиджаке

радостно вздохнул и неожиданно для самого себя гаркнул:

-- Сочетаться!

[Гість Дэнa]

Ипполит Матвеевич внимательно поглядел на перильца, за

которыми стояла чета.

-- Рождение? Смерть?

-- Сочетаться,-- повторил мужчина в пиджаке н растерянно

оглянулся по сторонам.

Девица прыснула. Дело было на мази. Ипполит Матвеевич с

ловкостью фокусника принялся за работу. Записал старушечьим

почерком имена новобрачных в толстые книги, строго допросил

свидетелей, за которыми невеста сбегала во двор, долго и нежно

дышал на квадратные штампы и, привстав, оттискивал их на

потрепанных паспортах. Приняв от молодоженов два рубля и выдав

квитанцию, Ипполит Матвеевич сказал, усмехнувшись: "За

совершение таинства",-- и поднялся во весь свой прекрасный

рост, по привычке выкатив грудь (в свое время он нашивал

корсет). Толстые желтые лучи солнца лежали на его плечах, как

эполеты. Вид у него был несколько смешной, но необыкновенно

торжественный. Двояковогнутые стекла пенсне лучились белым

прожекторным светом. Молодые стояли, как барашки.

-- Молодые люди,-- заявил Ипполит Матвеевич выспренно,--

позвольте вас поздравить, как говаривалось раньше, с законным

браком. Очень, оч-чень приятно видеть таких молодых людей, как

вы, которые, держась за руки, идут к достижению вечных идеалов.

Очень, оч-чень приятно!

[Дэна]

Правильно, Жирафа! Не хрен тут всем по форуму ходить: пора его закрывать)))))).

[Гість Дэнa]

Произнесши эту тираду, Ипполит Матвеевич пожал новобрачным

руки, сел и, весьма довольный собою, продолжал чтение бумаг из

скоросшивателя 2.

За соседним столом служащие хрюкнули в чернильницы.

Началось спокойное течение служебного дня. Никто не

тревожил стол регистрации смертей и браков. В окно было видно,

как граждане, поеживаясь от весеннего холодка, разбредались по

своим домам. Ровно в полдень запел петух в кооперативе "Плуг и

молот". Никто этому не удивился. Потом раздались металлическое

кряканье и клекот мотора, С улицы имени товарища Губернского

выкатился плотный клуб фиолетового дыма. Клекот усилился. Из-за

дыма вскоре появились контуры уисполкомовского автомобиля Гос.

э 1 с крохотным радиатором и громоздким кузовом. Автомобиль,

барахтаясь в грязи, пересек Старопанскую площадь и, колыхаясь,

исчез в ядовитом дыму. Служащие долго еще стояли у окна,

комментируя происшествие и ставя его в связь с возможным

сокращением штата. Через некоторое время по деревянным мосткам

осторожно прошел мастер Безенчук. Он целыми днями шатался по

городу, выпытывая, не умер ли кто.

[Гість Дэнa]

Служебный день подходил к концу. На соседней желтенькой с

белым колокольне что есть мочи забили в колокола. Дрожали

стекла. С колокольни посыпались галки, помитинговали над

площадью и унеслись. Вечернее небо леденело над опустевшей

площадью. Ипполиту Матвеевичу пора было уходить. Все, что имело

родиться в этот день, родилось и было записано в толстые книги.

Все желающие повенчаться были повенчаны и тоже записаны в

толстые книги. И не было лишь, к явному разорению гробовщиков,

ни одного смертного случая. Ипполит Матвеевич сложил дела,

спрятал в ящик войлочную подушечку, распушил гребенкой усы и

уже было, мечтая об огнедышащем супе, собрался пойти прочь, как

дверь канцелярии распахнулась, на пороге ее появился гробовых

дел мастер Безенчук.

[Гість Дэнa]

- Почет дорогому гостю,-- улыбнулся Ипполит Матвеевич.--

Что скажешь?

Хотя дикая рожа мастера и сияла в наступивших сумерках, но

сказать он ничего не смог.

-- Ну?-спросил Ипполит Матвеевич более строго.

-- "Нимфа", туды ее в качель, разве товар дает?смутно

молвил гробовой мастер.-- Разве ж она может покупателя

удовлетворить? Гроб -- он одного лесу сколько требует...

-- Чего? -- спросил Ипполит Матвеевич.

-- Да вот "Нимфа"... Их три семейства с одной торговлишки

живут. Уже у них и матерьял не тот, и отделка похуже, и кисть

жидкая, туды ее в качель. А я -- фирма старая. Основан в тысяча

девятьсот седьмом году. У меня гроб -- огурчик, отборный,

любительский...

-- Ты что же это, с ума сошел? -- кротко спросил Ипполит

Матвеевич и двинулся к выходу.-- Обалдеешь ты среди гробов.

Безенчук предупредительно рванул дверь, пропустил Ипполита

Матвеевича вперед, а сам увязался за ним, дрожа как бы от

нетерпения.

-- Еще когда "Милости просим" было, тогда верно! Против

ихнего глазету ни одна фирма, даже в самой Твери, выстоять не

могла,-- туды ее в качель. А теперь, прямо скажу, лучше моего

товара нет. И не ищите даже.

Ипполит Матвеевич с гневом обернулся, посмотрел секунду на

Безенчука сердито и зашагал несколько быстрее. Хотя никаких

неприятностей по службе с ним сегодня не произошло, но

почувствовал он себя довольно гадостно.

Три владельца "Нимфы" стояли у своего заведения в тех же

позах, в каких Ипполит Матвеевич оставил их утром. Казалось,

что с тех пор они не сказали

-- друг другу ни слова, но разительная перемена в лицах,

таинственная удовлетворенность, темно мерцавшая в их глазах,

показывала, что им известно кое-что значительное.

При виде своих коммерческих врагов Безенчук отчаянно

махнул рукой, остановился и зашептал вслед Воробьянинову:

-- Уступлю за тридцать два рублика. Ипполит Матвеевич

поморщился и ускорил шаг.

[Гість Дэнa]

-- Можно в кредит,-- добавил Безенчук. Трое же владельцев

"Нимфы" ничего не говорили. Они молча устремились вслед за

Воробьяниновым, беспрерывно снимая на ходу картузы и вежливо

кланяясь.

Рассерженный вконец глупыми приставаниями гробовщиков,

Ипполит Матвеевич быстрее обыкновенного взбежал на крыльцо,

раздраженно соскреб о ступеньку грязь и, испытывая сильнейшие

приступы аппетита, вошел в сени. Навстречу ему из комнаты вышел

пышущий жаром священник церкви Фрола и Лавра отец Федор.

Подобрав правой рукой рясу и не обращая внимания на Ипполита

Матвеевича, отец Федор пронесся к выходу.

Тут Ипполит Матвеевич заметил излишнюю чистоту, новый

режущий глаза беспорядок в расстановке немногочисленной мебели

и ощутил щекотание в носу, происшедшее от сильного

лекарственного запаха. В первой комнате Ипполита Матвеевича

встретила соседка, агрономша Кузнецова. Она зашептала и

замахала руками:

-- Ей хуже, она только что исповедовалась. Не стучите

сапогами.

-- Я не стучу,-- покорно ответил Ипполит Матвеевич.-- Что

же случилось?

Мадам Кузнецова подобрала губы и показала рукой на дверь

второй комнаты:

-- Сильнейший сердечный припадок. И, повторяя явно чужие

слова, понравившиеся ей своей значительностью, добавила:

-- Не исключена возможность смертельного исхода.