Центр китайской культуры "ДАО ДЭ" - интересные занятия

[Гість Дэнa]

Делались последние приготовления к отвалу. Агафья

Тихоновна, она же Мура, постукивая ножками, бегала из своей

каюты на корму, смотрела в воду, громко делилась своими

восторгами с виртуозом-балалаечником и всем этим вносила

смущение в ряды почтенных деятелей тиражного предприятия.

Пароход дал второй гудок. От страшных звуков сдвинулись

облака. Солнце побагровело и свалилось за горизонт. В верхнем

городе зажглись лампы и фонари. С рынка в Почаевском овраге

донеслись хрипы граммофонов, состязавшихся перед последними

покупателями. Оглушенный и одинокий, Ипполит Матвеевич что-то

кричал, но его не было слышно. Лязг лебедки губил все остальные

звуки.

Остап Бендер любил эффекты. Только перед третьим гудком,

когда Ипполит Матвеевич уже не сомневался в том, что брошен на

произвол судьбы, Остап заметил его:

-- Что же вы стоите, как засватанный? Я думал, что вы уже

давно на пароходе. Сейчас сходни снимают! Бегите скорей!

Пропустите этого гражданина! Вот пропуск.

Ипполит Матвеевич, почти плача, взбежал на пароход.

-- Вот это ваш мальчик?-спросил завхоз подозрительно.

-- Мальчик,-- сказал Остап,-- разве плох? Кто скажет, что

это девочка, пусть первый бросит в меня камень! Толстяк угрюмо

отошел.

[Гість Дэнa]

-- Ну, Киса,-заметил Остап,-придется с утра сесть за

работу. Надеюсь, что вы сможете разводить краски. А потом вот

что: я-художник, окончил ВХУТЕМАС, а вы -- мой помощник. Если

вы думаете, что это не так, то скорее бегите назад, на берег.

Черно-зеленая пена вырвалась из-под кормы.

[Гість Дэнa]

Продолжая дрожать,

пароход стал по течению и быстро побежал в темноту. Позади

качались звезды, лампы и портовые разноцветные знаки. Через

минуту пароход отошел настолько, что городские огни стали

казаться застывшим на месте ракетным порошком.

Еще слышался ропот работающих "ундервудов", а природа и

Волга брали свое. Нега охватила всех плывущих на пароходе

"Скрябин". Члены тиражной комиссии томно прихлебывали чай. На

первом заседании месткома, происходившем на носу, царила

нежность. Так шумно дышал теплый вечер, так мягко полоскалась у

бортов водичка, так быстро пролетали по бокам парохода темные

очертания берегов, что председатель месткома, человек вполне

положительный, открывши рот для произнесения речи об условиях

труда в необычной обстановке, неожиданно для всех и для самого

себя запел:

Пароход по Волге плавал, Волга-матушка река...

А остальные суровые участники заседания пророкотали

припев: Сире-энь цвяте-от... :huh:

[Гість Дэнa]

Резолюция :по докладу председателя месткома так и не была

написана. Раздавались звуки пианино. Заведующий музыкальным

сопровождением X. Иванов навлекал из инструмента самые

лирические ноты. Виртуоз-балалаечник плелся за Мурочкой и, не

находя собственных слов для выражения любви, бормотал слова

романса:

-- Не уходи! Твои лобзанья жгучи, я лаской страстною еще

не утомлен. В ущельях гор не просыпались тучи, звездой

жемчужною не гаснул небосклон...

Симбиевич-Синдиевич, уцепившись за поручни, созерцал

небесную бездну. По сравнению с ней вещественное оформление

"Женитьбы" казалось ему возмутительным свинством. Он с

гадливостью посмотрел на свои руки, принимавшие ярое участие в

вещественном оформлении классической комедии.

В момент наивысшего томления расположившиеся на корме

Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд ударили в свои

аптекарские и пивные принадлежности. Они репетировали. Мираж

рассеялся сразу. Агафья Тихоновна зевнула и, не обращая

внимания на виртуоза-вздыхателя, пошла спать, В душах

месткомовцев снова зазвучал гендоговор, и они взялись за

резолюцию.

[Гість Дэнa]

В каюте первого класса Остап, лежа на кожаном диване и

задумчво глядя на пробочный пояс, обтянутый зеленой парусиной,

допрашивал Ипполита Матвеевича:

-- Вы умеете рисовать? Очень жаль. Я, к сожалению, тоже не

умею. Он подумал и продолжал:

-- А буквы вы умеете? Тоже не умеете? Совсем нехорошо!

Ведь мы-то художники! Ну, дня два можно будет мотать, а потом

выкинут. За эти два дня мы должны успеть сделать все, что нам

нужно. Положение несколько затруднилось. Я узнал, что стулья

находятся в каюте режиссера. Но и это в конце концов не

страшно. Важно то, что мы на пароходе. Пока нас не выкинули,

все стулья должны быть осмотрены.

 

Сегодня уже поздно.

[Гість Дэнa]

ГЛАВА XXXII. НЕЧИСТАЯ ПАРА

 

 

Люди еще спали, но река жила, как днем. Шли плоты --

огромные поля бревен с избами на них. Маленький злой буксир, на

колесном кожухе которого дугой было выписано его имя --

"Повелитель бурь", тащил за собой три нефтяные баржи, связанные

в ряд. Пробежал снизу быстрый почтовик "Красная Латвия".

"Скрябин" обогнал землечерпательный караван и, промеряя глубину

полосатеньким шестом, стал описывать дугу, заворачивая против

течения.

На пароходе стали просыпаться. На пристань "Бармино"

полетела гирька со шпагатом. На этой леске пристанские

притащили к себе толстый конец причального каната. Винты

завертелись в обратную сторону. Полреки облилось шевелящейся

пеной. "Скрябин" задрожал от резких ударов винта и всем боком

пристал к дебаркадеру. Было еще рано. Поэтому тираж решили

начать в десять часов.

[Гість Дэнa]

Служба на "Скрябине" начиналась, словно бы и на суше,

аккуратно в девять. Никто не изменил своих привычек. Тот, кто

на суше опаздывал на службу, опаздывал и здесь, хотя спал в

самом же учреждении. К новому укладу походные штаты Наркомфина

привыкли довольно быстро. Курьеры подметали каюты с тем

равнодушием, с каким подметали канцелярии в Москве. Уборщицы

разносили чай, бегали с бумажками из регистратуры в личный

стол, ничуть не удивляясь тому, что личный стол помещается на

корме, а регистратура на носу. Из каюты взаимных расчетов несся

кастаньетный звук счетов и скрежетанье арифмометра. Перед

капитанской рубкой кого-то распекали.

Великий комбинатор, обжигая босые ступни о верхнюю палубу,

ходил вокруг длинной узкой полосы кумача, малюя на ней лозунг,

с текстом которого он поминутно сверялся по бумажке:

"Все -- на тираж! Каждый трудящийся должен иметь в кармане

облигацию госзайма".

[Гість Дэнa]

Великий комбинатор очень старался, но отсутствие

способностей все-таки сказывалось. Надпись поползла вниз, и

кусок кумача, казалось, был испорчен безнадежно. Тогда Остап, с

помощью мальчика Кисы перевернул дорожку наизнанку и снова

принялся малевать. Теперь он стал осторожнее. Прежде чем

наляпывать буквы, он отбил вымеленной веревочкой две

параллельных линии и, тихо ругая неповинного Воробьянинова,

приступил к изображению слов.

[Гість Дэнa]

Ипполит Матвеевич добросовестно выполнял обязанности

мальчика. Он сбегал вниз за горячей водой, растапливал клей,

чихая, сыпал в ведерко краски и угодливо заглядывал в глаза

взыскательного художника. Готовый и высушенный лозунг

концессионеры снесли вниз и прикрепили к борту.

Толстячок, нанявший Остапа, сбежал на берег и оттуда

смотрел работу нового художника. Буквы лозунга были разной

толщины и несколько скошены в стороны. Выхода, однако, не

было-приходилось довольствоваться и этим.

На берег сошел духовой оркестр и принялся выдувать

горячительные марши. На звуки музыки со всего Бармина сбежались

дети, а за ними из яблоневых садов двинулись мужики и бабы.

Оркестр гремел до тех пор, покуда на берег не сошли члены

тиражной комиссии. Начался митинг. С крыльца чайной Коробкова

полились первые звуки доклада о международном положении.

[Гість Дэнa]

Тиражный аппарат методически выбрасывал комбинации цифр.

Колеса оборачивались, оглашались номера, барминцы смотрели и

слушали.

Прибежал на минуту Остап, убедился в том, что все

обитатели парохода сидят в тиражном зале, и снова убежал на

палубу.

-- Воробьянинов,-шепнул он,-для вас срочное дело по

художественной части. Встаньте у выхода из коридора первого

класса и стойте. Если кто будет подходить-пойте погромче.

Старик опешил.

-- Что же мне петь?

-- Уж во всяком случае не "боже, царя храни!". Что-нибудь

страстное: "Яблочко" или "Сердце красавицы". Но предупреждаю,

если вы вовремя не вступите со своей арией!.. Это вам не

Экспериментальный театр! Голову оторву.

[Гість Дэнa]

Великий комбинатор, пришлепывая босыми пятками, выбежал в

коридор, обшитый вишневыми панелями. На секунду большое зеркало

в конце коридора отразило его фигуру. Он читал табличку на

двери:

НИК. СЕСТРИН Режиссер театра "Колумба"

Зеркало очистилось. Затем в нем снова появился великий

комбинатор. В руке он держал стул с гнутыми ножками. Он

промчался по коридору, вышел на палубу и, переглянувшись с

Ипполитом Матвеевичем, понес стул наверх, к рубке рулевого. В

стеклянной рубке не было никого. Остап отнес стул на корму и

наставительно сказал:

-- Стул будет стоять здесь до ночи. Я все обдумал. Здесь

никто почти не бывает, кроме нас. Давайте прикроем стул

плакатами, а когда стемнеет, спокойно ознакомимся с его

содержимым.

Через минуту стул, заваленный фанерными листами и кумачом,

перестал быть виден.

Ипполита Матвеевича снова охватила золотая лихорадка.

-- Д почему бы не отнести его в нашу каюту? - спросил он

нетерпеливо.-Мы б его вскрыли сейчас же, И если бы нашли

брильянты, то сейчас же на берег...

-- А если бы не нашли? Тогда что? Куда его девать? Или,

может быть, отнести его назад к гражданину Сестрину и вежливо

сказать: "Извините, мол, мы у вас стульчик украли, но, к

сожалению, ничего в нем не нашли, так что, мол, получите назад

в несколько испорченном виде!" Так бы вы поступили?

Великий комбинатор был прав, как всегда. Ипполит Матвеевич

оправился от смущения только в ту минуту, когда с палубы

понеслись звуки увертюры, исполняемой на кружках Эсмарха и

пивных батареях.

Тиражные операции на этот день были закончены. Зрители

разместились на береговых склонах и, сверх всякого ожидания,

шумно выражали свое одобрение аптечно-негритянскому ансамблю.

Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд гордо поглядывали, как

бы говоря: "Вот видите! А вы утверждали, что широкие массы не

доймут. Искусство, оно всегда доходит!" Затем на

импровизированной сцене колумбовцами был разыгран легкий

водевиль с пением и танцами, содержание которого сводилось к

тому, как Вавила выиграл пятьдесят тысяч рублей и что из этого

вышло. Артисты, сбросившие с себя путы никсестринского

конструктивизма, играли весело, танцевали энергично и пели

милыми голосами. Берег был вполне удовлетворен.

Вторым номером выступил виртуоз-балалаечник. Берег

покрылся улыбками.

[Гість Дэнa]

"Барыня, барыня,-- вырабатывал виртуоз,--

сударыня-барыня".

Балалайка пришла в движение. Она перелетала за спину

артиста, и из-за спины слышалось: "Если барин при цепочке,

значит-барин без часов!" Она взлетала на воздух и за короткий

свой полет выпускала немало труднейших вариаций.

Наступил черед Жоржетты Тираспольских. Она вывела с собой

табунчик девушек в сарафанах. Концерт закончился русскими

плясками.

[Гість Дэнa]

Пока "Скрябин" готовился к дальнейшему плаванью, пока

капитан переговаривался в трубку с машинным отделением и

пароходные топки пылали, грея воду, духовой оркестр снова сошел

на берег и к общему удовольствию стал играть танцы.

Образовались живописные группы, полные движения. Закатывающееся

солнце посылало мягкий абрикосовый свет. Наступил идеальный час

для киносъемки. И действительно, оператор Полкан, позевывая,

вышел из каюты. Воробьянинов, который уже свыкся с амплуа

всеобщего мальчика, осторожно нес за Полканом съемочный

аппарат. Полкан подошел к борту и воззрился на берег. Там на

траве танцевали солдатскую польку. Парни топали босыми ногами с

такой силой, будто хотели расколоть нашу планету. Девушки

плыли. На террасах и съездах берега расположились зрители.

Французский кинооператор из группы "Авангард" нашел бы здесь

работы на трое суток. Но Полкан, скользнув по берегу крысиными

глазками, сейчас же отвернулся, иноходью подбежал к

председателю комиссии, поставил его к белой стенке, сунул в его

руку книгу и, попросив не шевелиться, долго и плавно вертел

ручку аппарата. Потом он увел стеснявшегося председателя на

корму и снял его на фоне заката.

Закончив съемку, Полкан важно удалился в свою каюту и

заперся. Снова заревел гудок, и снова солнце в испуге убежало.

Наступила вторая ночь. Пароход был готов к отходу.

Остап со страхом помышлял о завтрашнем утре. Ему

предстояло вырезать в листе картона фигуру сеятеля,

разбрасывающего облигации. Этот художественный искус был не по

плечу великому комбинатору.

 

Если с буквами Остап кое-как

справлялся, то для художественного изображения сеятеля уже не

оставалось никаких ресурсов.

[Гість Дэнa]

-- Так имейте в виду,-- предостерегал толстяк,с Васюков мы

начинаем вечерние тиражи, и нам без транспаранта никак нельзя.

-- Пожалуйста, не беспокойтесь,-заявил Остап, надеясь

больше не на завтрашнее утро, а на сегодняшний

вечер,-транспарант будет.

Наступила звездная ветреная ночь. Население тиражного

ковчега уснуло.

Львы из тиражной комиссии спали. Спали ягнята из личного

стола, козлы из бухгалтерии, кролики из отдела взаимных

расчетов, гиены и шакалы звукового оформления и голубицы из

машинного бюро.

Не спала только одна нечистая пара. Великий комбинатор

вышел из своей каюты в первом часу ночи. За ним следовала

бесшумная тень верного Кисы. Они поднялись на верхнюю палубу и

неслышно приблизились к стулу, укрытому листами фанеры.

Осторожно разобрав прикрытие, Остап поставил стул на ножки,

сжав челюсти, вспорол плоскогубцами обшивку и залез рукой под

сиденье.

[Гість Дэнa]

Ветер бегал .по верхней палубе. В небе легонько

пошевеливались звезды. Под ногами, глубоко внизу, плескалась

черная вода. Берегов не было видно. Ипполита Матвеевича трясло.

-- Есть! -- сказал Остап придушенным голосом.

[Гість Дэнa]

ПИСЬМО ОТЦА ФЕДОРА,

 

писанное им в Баку, из меблированных комнат "Стоимость"

жене своей в уездный город N

Дорогая и бесценная моя Катя! С каждым часом приближаемся

мы к нашему счастию. Пишу я тебе из меблированных комнат

"Стоимость" после того, как побывал по всем делам. Город Баку

очень большой. Здесь, говорят, добывается керосин, но туда

нужно ехать на электрическом поезде, а у меня нет денег.

Живописный город омывается Каспийским морем. Оно действительно

очень велико по размерам. Жара здесь страшная. На одной руке

ношу пальто, на другой пиджак,-- и то жарко. Руки преют. То и

дело балуюсь чайком. А денег почти что нет. Но не беда,

голубушка, Катерина Александровна, скоро денег у нас будет во

множестве. Побываем всюду, а потом осядем по-хорошему в Самаре,

подле своего заводика, и наливочку будем распивать. Впрочем,

ближе к делу.

По своему географическому положению и по количеству

народонаселения город Баку значительно превышает город Ростов.

Однако уступает городу Харькову по своему движению. Инородцев

здесь множество. А особенно много здесь армяшек и персиян.

Здесь, матушка моя, до Тюрции недалеко. Был я и на базаре. и

видел я много тюрецких вещей и шалей. Захотел я тебе в подарок

купить мусульманское покрывало, только денег не было. И подумал

я, что когда мы разбогатеем (а до этого днями нужно считать),

тогда и мусульманское покрывало купить можно будет.

Ох, матушка, забыл тебе написать про два страшных случая,

происшедших со мною в городе Баку: 1) уронил пиджак брата

твоего, булочника, в Каспийское море и 2) в меня на базаре

плюнул одногорбый верблюд. Эти оба происшествия меня крайне

удивили. Почему власти допускают такое бесчинство над проезжими

пассажирами, тем более что верблюда я не тронул, а даже сделал

ему приятное-пощекотал хворостинкой в ноздре! А пиджак ловили

всем обществом, еле выловили, а он возьми и окажись весь в

керосине. Уж я и не знаю, что скажу твоему брату, булочнику.

Ты, голубка, пока что держи язык за зубами. Обедает ли еще

Евстигнеев?

Перечел письмо и увидел, что о деле ничего не успел тебе

рассказать. Инженер Брунс действительно работает в Азнефти.

Только в городе Баку его сейчас нету. Он уехал в отпуска город

Батум. Семья его имеет в Батуме постоянное местожительство. Я

говорил тут с людьми, и они говорят, что действительно в Батуме

у Брунса вся меблировка. Живет он там на даче, на Зеленом

Мысу,-- такое там есть дачное место (дорогое, говорят). Пути

отсюда до Батума-на 15 рублей с копейками. Вышли двадцать сюда

телеграфом, из Батума все тебе протелеграфирую. Распространяй

по городу слухи, что я все еще нахожусь у одра тетеньки в

Воронеже. Твой вечно муж Федя.

 

 

Пост-скриптум: Относя письмо в почтовый ящик, у меня

украли в номерах "Стоимость" пальто брата твоего, булочника. Я

в таком горе! Хорошо, что теперь лето! Ты брату ничего не

говори.

[Дэна]

Кити знает о любви Левина и чувствует себя с ним легко и свободно; со Вронским же она испытывает непонятную неловкость. Но ей трудно разобраться в собственных чувствах, она не знает, кому отдать предпочтение. Кити не подозревает о том, что Вронский вовсе не намерен на ней жениться, и мечты о счастливом будущем с ним заставляют ее отказать Левину. Встречая приехавшую из Петербурга мать, Вронский видит на вокзале Анну Аркадьевну Каренину. Он сразу замечает особенную выразительность всего облика Анны: «Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке». Встреча омрачается печальным обстоятельством: гибелью вокзального сторожа под колёсами поезда, которую Анна считает дурным предзнаменованием.

 

Анне удаётся уговорить Долли простить мужа; в доме Облонских устанавливается хрупкий мир, и Анна едет на бал вместе с Облонскими и Щербацкими. На балу Кити любуется естественностью и изяществом Анны, восхищается тем особенным, поэтическим внутренним миром, который является в каждом ее движении. Кити многого ждёт от этого бала: она уверена, что во время мазурки Вронский объяснится с нею. Неожиданно она замечает, как Вронский беседует с Анной: в каждом их взгляде чувствуется неодолимая тяга друг к другу, каждое слово решает их судьбу. Кити уезжает в отчаянии. Анна Каренина возвращается домой, в Петербург; Вронский следует за нею.

[Гість Дэнa]

ГЛАВА XXXIII. ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ

 

 

 

Между тем как одни герои романа были убеждены в том, что

время терпит, а другие полагали, что время не ждет, время шло

обычным своим порядком.

 

За пыльным московским маем пришел

пыльный июнь. В уездном городе N автомобиль Гос. э 1,

повредившись на ухабе, стоял уже две недели на углу

Старопанской площади и улицы имени товарища Губернского, время

от времени заволакивая окрестность отчаянным дымом.

 

Из старгородского допра выходили поодиночке сконфуженные участники

заговора "Меча и орала" -- у них была взята подписка о

невыезде.

 

Вдова Грицацуева (знойная женщина, мечта поэта)

возвратилась к своему бакалейному делу и была оштрафована на

пятнадцать рублей за то, что не вывесила на видном месте

прейскурант цен на мыло, перец, синьку и прочие мелочные

товары,-- забывчивость, простительная женщине с большим

сердцем!

[Гість Дэнa]

-- Есть! -- повторил Остап сорвавшимся голосом.-- Держите!

Ипполит Матвеевич принял в свои трепещущие руки плоский

деревянный ящичек. Остап в темноте продолжал рыться в стуле.

Блеснул береговой маячок. На воду лег золотой столбик и поплыл

за пароходом.

-- Что за черт!-- сказал Остап.-- Больше ничего нет!

-- Н-н-не может быть,-- пролепетал Ипполит Матвеевич.

-- Ну, вы тоже посмотрите!

Воробьянинов, не дыша, пал на колени и по локоть всунул

руку под сиденье. Между пальцами он ощутил основание пружины.

Больше ничего твердого не было. От стула шел сухой мерзкий

запах потревоженной пыли,

-- Нету? -- спросил Остап.

-- Нет.

Тогда Остап приподнял стул и выбросил его далеко за борт.

Послышался тяжелый всплеск. Вздрагивая от ночной сырости,

концессионеры в сомнении вернулись к себе в каюту.

-- Так,-- сказал Бендер.-- Что-то мы, во всяком случае,

нашли.

Ипполит Матвеевич достал из кармана ящичек и осовело

посмотрел на него.

-- Давайте, давайте! Чего глаза пялите! Ящичек открыли. На

дне лежала медная позеленевшая пластинка с надписью:

 

 

ЭТИМ ПОЛУКРЕСЛОМ

 

МАСТЕР ГАМБС

 

начинает новую партию мебели. 1865 г. Санкт-Петербург

 

 

Надпись эту Остап прочел вслух.

-- А где же брильянты? -- спросил Ипполит Матвеевич.

[Гість Дэнa]

-- Вы поразительно догадливы, дорогой охотник за

табуретками!

Брильянтов, как видите, нет.

 

 

На Воробьянинова было жалко смотреть.

[Гість Дэнa]

-- Вы поразительно догадливы, дорогой охотник за

табуретками!

Брильянтов, как видите, нет.

 

 

На Воробьянинова было жалко смотреть.

[Гість Дэнa]

Отросшие слегка усы

двигались, стекла пенсне были туманны. Казалось, что в отчаянии

он бьет себя ушами по щекам.

Холодный, рассудительный голос великого комбинатора оказал

свое обычное магическое действие. Воробьянинов вытянул руки по

вытертым швам и замолчал.

 

-- Молчи, грусть, молчи.

[Гість Дэнa]

иса! Когда-нибудь мы посмеемся

над дурацким восьмым стулом, в котором нашлась глупая дощечка.

Держитесь. Тут есть еще три стула -- девяносто девять шансов из

ста! За ночь на щеке огорченного до крайности Ипполита

Матвеевича выскочил вулканический прыщ. Все страдания, все

неудачи, вся мука погони за брильянтами -- все это, казалось,

ушло в прыщ и отливало теперь перламутром, закатной вишней и

синькой.

-- Это вы нарочно? -- спросил Остап. Ипполит Матвеевич

конвульсивно вздохнул и, высокий, чуть согнутый, как удочка,

пошел за красками. Началось изготовление транспаранта.

Концессионеры трудились на верхней палубе. И начался третий

день плаванья. Начался он короткой стычкой духового оркестра со

звуковым оформлением из-за места для репетиций.

После завтрака к корме, одновременно с двух сторон,

направились здоровяки с медными трубами и худые рыцари

эсмарховских кружек. Первым на кормовую скамью успел усесться

Галкин. Вторым прибежал кларнет из духового оркестра.

-- Место занято,-- хмуро сказал Галкин.

-- Кем занято? -- зловеще спросил кларнет.

-- Мною, Галкиным.

-- А еще кем?

-- Палкиным, Малкиным, Чалкиным и Залкиндом.

 

-- А Елкина у вас нет? Это наше место.

[Дэна]

Себя одного виня в неудаче сватовства, Левин возвращается в деревню. Перед отъездом он встречается со старшим братом Николаем, живущим в дешёвых номерах с женщиной, которую взял из публичного дома. Левин любит брата, несмотря на его неудержимый характер, доставляющий множество неприятностей и ему самому, и окружающим. Тяжело больной, одинокий, пьющий, Николай Левин увлечён коммунистической идеей и организацией какой-то слесарной артели; это спасает его от презрения к самому себе. Свидание с братом усугубляет стыд и недовольство собою, которое испытывает после сватовства Константин Дмитриевич. Он успокаивается только в родовом своём поместье Покровском, решив ещё больше работать и не позволять себе роскоши — которой, впрочем, и прежде не было в его жизни.

 

Привычная петербургская жизнь, к которой возвращается Анна, вызывает у неё разочарование. Она никогда не была влюблена в мужа, бывшего много старше ее, и испытывала к нему только уважение. Теперь же его общество становится для неё тягостно, она замечает малейшие его недостатки: слишком большие уши, привычку трещать пальцами. Не спасает ее и любовь к восьмилетнему сыну Сереже. Анна пытается вернуть себе душевное равновесие, но это ей не удаётся — главным образом потому, что Алексей Вронский всячески добивается ее расположения. Вронский влюблён в Анну, и любовь его усиливается оттого, что роман с дамой большого света делает его положение ещё более блестящим. Несмотря на то что вся его внутренняя жизнь наполнена страстью к Анне, внешне Вронский ведёт обычную, весёлую и приятную жизнь гвардейского офицера: с Оперой, французским театром, балами, скачками и прочими удовольствиями. Но их отношения с Анной слишком отличаются в глазах окружающих от необременительного светского флирта; сильная страсть вызывает всеобщее осуждение. Алексей Александрович Каренин замечает отношение света к роману своей жены с графом Вронским и высказывает Анне своё недовольство. Будучи высокопоставленным чиновником, «всю жизнь свою Алексей Александрович прожил и проработал в сферах служебных, имеющих дело с отражениями жизни. И каждый раз, когда он сталкивался с самою жизнью, он отстранялся от неё». Теперь он чувствует себя в положении человека, стоящего над пучиной.

[Гість Дэнa]

С обеих сторон приблизились подкрепления.

 

Трижды опоясанный медным

змеем-горынычем стоял геликон -- самая мощная машина в

оркестре. Покачивалась похожая на ухо валторна. Тромбоны стояли

в полной боевой готовности. Солнце тысячу раз отразилось в

боевых доспехах. Темно и мелко выглядело звуковое оформление.

Там мигало бутылочное стекло, бледно светились клистирные

кружки, и саксофонвозмутительная пародия на духовой инструмент,

семенная вытяжка из настоящей духовой трубы,-- был жалок и

походил на носогрейку.

-- Клистирный батальон,-- сказал задира-кларнет,--

претендует на место.

[Гість Дэнa]

-- Вы,-- сказал Залкинд, стараясь подыскать наиболее

обидное выражение,-- вы -- консерваторы от музыки!

-- Не мешайте нам репетировать!

-- Это вы нам мешаете? На ваших ночных посудинах чем

меньше репетируешь, тем красивше выходит.

-- А на ваших самоварах репетируй -- не репетируй, ни

черта не получится.

Не придя ни к какому соглашению, обе стороны остались на

месте и упрямо заиграли каждая свое.

[Гість Дэнa]

Вниз по реке неслись звуки,

какие мог бы издать только трамвай, медленно проползающий по

битому стеклу. Духовики исполняли марш Кексгольмского

лейб-гвардии полка, а звуковое оформление -- негрскую пляску:

"Антилопа у истоков Замбези". Скандал был прекращен личным

вмешательством председателя тиражной комиссии.

В одиннадцатом часу великий труд был закончен. Пятясь

задом, Остап и Воробьянинов потащили транспарант к капитанскому

мостику. Перед ними, воздев руки к звездам, бежал толстячок,

заведующий хозяйством. Общими усилиями транспарант был привязан

к поручням. Он высился над пассажирской палубой, как экран. В

полчаса электротехник подвел к спине транспаранта провода и

приладил внутри его три лампочки, Оставалось повернуть,

выключатель,

Впереди, вправо по носу, уже сквозили огоньки города

Васюки.

На торжество освещения транспаранта заведующий хозяйством

созвал все население парохода. Ипполит Матвеевич И великий

комбинатор смотрели на собравшихся сверху; стоя по бокам темной

еще скрижали.

Всякое событие на пароходе принималось плавучим

учреждением близко к сердцу. Машинистки, курьеры, ответственные

работники, колумбовцы и пароходная команда столпились, задрав

головы, на пассажирской палубе.

-- Давай! -- скомандовал толстячок. Транспарант осветился.

Остап посмотрел вниз, на толпу. Розовый свет лег на лица.

Зрители засмеялись. Потом наступило молчание. И суровый

голос снизу сказал:

-- Где завхоз?

Голос был настолько ответственный, что завхоз, не считая

ступенек, кинулся вниз.

-- Посмотрите,-- сказал голос,-- полюбуйтесь на вашу

работу!

-- Сейчас вытурят! -- шепнул Остап Ипполиту Матвеевичу.

И точно, на верхнюю палубу, как ястреб, вылетел толстячок.

-- Ну, как транспарантик? -нахально спросил Ос-

тап.-- Доходит?

-- Собирайте вещи! -- закричал завхоз.

-- К чему такая спешка?

-- Со-би-рай-те вещи! Вон! Вы под суд пойдете!

Наш начальник не любит шутить!

-- Гоните его! -- донесся снизу ответственный голос.

-- Нет, серьезно, вам не нравится транспарант? Это, в

самом деле, неважный транспарант?

Продолжать игру не имело смысла. "Скрябин" уже пристал к

Васюкам, и с парохода можно было видеть ошеломленные лица

васюкинцев, столпившихся на пристани.

[Гість Дэнa]

В деньгах категорически было отказано. На сборы было дано

пять минут.

-- Сучья лапа,-- сказал Симбиевич-Синдиевич, когда

компаньоны сходили на пристань.-Поручили бы оформление

транспаранта мне. Я б его так сделал, что никакой Мейерхольд за

мной бы не угнался.

На пристани концессионеры остановились и посмотрели вверх.

В черных небесах сиял транспарант.

-- М-да,-- сказал Остап,-- транспарантик довольно дикий.

Мизерное исполнение.

Рисунок, сделанный хвостом непокорного мула, по сравнению

с транспарантом Остапа показался бы музейной ценностью. Вместо

сеятеля, разбрасывающего облигации, шкодливая рука Остапа

изобразила некий обрубок с сахарной головой и тонкими плетьми

вместо рук.

Позади концессионеров пылал светом и гремел музыкой

пароход, а впереди, на высоком берегу, был мрак уездной

полночи, собачий лай и далекая гармошка.

[Гість Дэнa]

-- Резюмирую положение,-- сказал Остап жизнерадостно.--

Пассив: ни гроша денег, три стула уезжают вниз по реке,

ночевать негде и ни одного значка деткомиссии. Актив:

путеводитель по Волге издания тысяча девятьсот двадцать шестого

года (пришлось позаимствовать у мосье Симбиевича в каюте).

Бездефицитный баланс подвести очень трудно. Ночевать придется

на пристани. Концессионеры устроились на пристанских лавках.

При свете дрянного керосинового фонаря Остап прочел из

путеводителя:

"На правом высоком бере-- В городе 8000 жителей, гогу --

город Васюки. Отсюда сударственная картонная фаб-

отправляются лесные материа-- рика с 320 рабочими,

маленьлы, смола, лыко, рогожи, а кий чугунолитейный, пивовасюда

привозятся предметы ши-- ренный и кожевенный заводы, рокого

потребления для края. Из учебных заведений, кроме отстоящего на

50 километров общеобразовательных, лесной от железной дороги.

техникум".

-- Положение гораздо серьезнее, чем я предполагал,--

сказал Остап.-- Выколотить из васюкинцев деньги представляется

мне пока что неразрешимой задачей. А денег нам нужно не менее

тридцати рублей. Во-первых, нам нужно питаться и, во-вторых,

обогнать тиражную лоханку и встретиться с колумбовцами на суше,

в Сталинграде.

Ипполит Матвеевич свернулся, как старый худой кот после

стычки с молодым соперником -- кипучим владетелем крыш,

чердаков и слуховых окон.

Остап разгуливал вдоль лавок, соображая и комбинируя. К

часу ночи великолепный план был готов. Бендер улегся рядом с

компаньоном и заснул.

[Гість Дэнa]

ГЛАВА XXXIV. МЕЖДУПЛАНЕТНЫЙ ШАХМАТНЫЙ КОНГРЕСС

 

 

 

С утра по Васюкам ходил высокий, худой старик в золотом

пенсне и в коротких, очень грязных, испачканных красками

сапогах. Он налепливал на стены рукописные афиши:

 

 

22 июня 1927 г. В помещении клуба "Картонажник" состоится

лекция на тему:

 

"ПЛОДОТВОРНАЯ ДЕБЮТНАЯ ИДЕЯ"

 

и

 

СЕАНС ОДНОВРЕМЕННОЙ ИГРЫ В ШАХМАТЫ

 

на 160 досках

гроссмейстера (старший мастер) О. Бендера Все приходят со

своими досками. Плата за игру -- 50 коп. Плата за вход-20 коп.

Начало ровно в 6 час. вечера Администрация К. Михельсон.